— Присаживайтесь, ваше высочество, — с прохладной вежливостью кивнула Джегейль. — Чаю?
— Да, пожалуйста. Холодно сегодня, — на самом деле день выдался на редкость теплым для ранней весны, но над морем, на высоте и впрямь оказалось холодно, а несколько глотков вина, выпитые второпях из фляжки Реннара, почти не согрели.
— Чай из Линда, согревающий, очень подходит для начала весны, — Джегейль аккуратно разлила душистый напиток. — За месяц у дядюшки Винса я привыкла к тирисским чаям и даже начала неплохо в них разбираться, но все равно скучаю по настоящему черному. Что поделать, этой привычке куда более месяца.
Ларк вдохнул ароматный пар, отпил глоток:
— Благодарю.
С каждым словом он все больше ощущал себя лишним здесь. Разговор шел по всем канонам светских визитов, вот только вряд ли Джегейль таким способом показывала, что справится с ролью королевы. О да, она справится, в этом Ларк не сомневался! Как не сомневался и в том, что сейчас она просто показывает ему свое неодобрение.
Нет, эту прохладную светскую вежливость нужно сломать сразу! Вернуться к былой искренности, даже если ему придется выслушать очень неприятные слова.
— Джегейль, в чем я провинился?
Девушка зло прищурилась:
— Сами не догадаетесь, ваше высочество?
— Догадываюсь, но хотелось бы услышать от тебя.
Пришлось подождать, пока она неторопливо откусит печенья, запьет чаем, доест печенье и снова, с явным удовольствием, медленно и со вкусом отопьет душистого напитка. Она мучила его, это было совершенно очевидно, и все же первые слова ударили слишком больно:
— С сегодняшнего дня, ваше высочество, я предпочту слышать от вас не «ты», а «вы». Не скажу, что я не давала вам повода для подобной фамильярности, но, очевидно, это было моей ошибкой.
Чай показался вдруг слишком горячим, даже в жар бросило.
— Как пожелаете, виконтесса. Итак, в чем же я имел несчастье провиниться?
Джегейль слегка пожала плечами: мол, если вы настаиваете, так что ж…
— Если помните, у нас с вами был разговор о том, что ваш дед хотел бы видеть нас парой. Смею надеяться, тогда я достаточно внятно объяснила свое отношение к этой идее. Более того, у меня осталось впечатление, что вы, ваше высочество, полностью разделяли мое мнение. Не так ли?
— Совершенно верно, виконтесса.
— Тем не менее, что происходит? Воспользовавшись совершенно невинным поводом, газеты начинают раздувать слухи о нашем романе. Простите, но я решительно не верю, что у короны нет рычагов давления на прессу. Этого не может быть, потому что так не бывает. Да, в конце концов, всегда можно заявить, что клевета на члена королевской семьи — практически государственная измена! Однако корона не предпринимает ничего. Повторяю: ни-че-го. Более того, когда меня отправляют в Линд, в охрану мне навязывают ваших, ваше высочество, личных телохранителей. Вам объяснить, как это выглядит со стороны? Для обывателей, да хоть бы и для самих гвардейцев, кстати? Или сами догадаетесь? И мало того! — Ларк открыл было рот объяснить, что он, как ни странно, впервые слышит о том, что девушку охраняли его люди, но Джегейль не дала и слова вставить. Поднявшись и оперевшись ладонями о столешницу, она слегка наклонилась вперед, поймала взгляд Ларка и отчеканила: — Мало того! Ваши, я повторяю, ваши гвардейцы в гостиницах, где мы останавливались по пути, позволяли себе обсуждать меня как будущую королеву! Я вынуждена была просить лейтенанта фор Ганца пресечь неподобающие разговоры среди его подчиненных! А после слух просочился в газеты Тириссы! Откровенно говоря, ваше высочество, мне плевать, чей это был приказ, ваш или короля. А также, прямой это был приказ или завуалированное пожелание, неправильно понятные намеки и прочая чушь. Если его величество думает, что меня можно поставить в безвыходное положение, чтобы принудить к желательному для него браку, можете ему передать, что он глубоко и фатально ошибся! Не говоря уж о том, что с его и вашей стороны это выглядит весьма некрасиво по отношению к семье фор Циррент.
— Но я не виноват! — не выдержал Ларк.
— Да мне плевать, кто виноват, а кто нет! — девушка почти сорвалась на крик, и граф фор Циррент успокаивающе накрыл ее ладонь своей. — Мы говорим, ваше высочество, не о благих или не очень благих намерениях, а о конкретных и зримых последствиях этих намерений. Будете вы утверждать, что ничего не знали и вас тоже подставили, или начнете здесь показательно головой в стенку биться, признавая вину — разницы, извините, никакой. Ничего не изменится, понимаете вы?
«Как это не изменится, — рвалось на язык, — а я, а мы, а наша дружба?! Разве вам все равно, разве вам не стало бы легче, узнай вы, что моей вины в этом нет?»
Джегейль как будто мысли прочитала. Сказала тихо и словно устало:
— Я понимаю, что разница есть для вас. Никому не понравится, если бывший друг сочтет его виновным в предательстве, даже не попытавшись выслушать оправдания. Но я сейчас о другом. Выслушаю я вас или нет, пойму или нет, прощу или нет, стоит нам всем выйти наружу, и мы услышим ровно те же самые сплетни. Ваше раскаяние или невиновность, мое прощение или непрощение равным образом не исправят нанесенный вред. Я хочу, чтобы вы это понимали, когда начнете оправдываться.
— Я даже не знаю, стоит ли теперь оправдываться, после вашего «бывший», — Ларк подумал мельком, что нужно предложить деду посмотреть его воспоминания об этом разговоре, может, хоть тогда поймет, кто был прав. Но это потом, когда он вернется в столицу, а сейчас нужно хотя бы попытаться… Сохранить хоть что-то. Или все же предложить ей?.. Нет, пожалуй, не стоит. А жаль, право.